В Парижской опере состоялась мировая премьера “Ахматовой”
4 апреля 2011 г.
Елена ЯКУНИНА
Источник : http://rusoch.fr
Ахматова снова в Париже
В Парижской опере состоялась мировая премьера. Трехактный оперный спектакль «Ахматова» первой оценила столичная публика и «Русский очевидец».
Сцена из спектакля ©Elisa Haberer
Директор Парижской оперы Николя Жоэль, придя к руководству театром, первым делом заказал своему любимому композитору оперу. Бруно Мантовани, несмотря на свою непозволительную для композитора молодость, заявил, что мечтает писать на трагедийную тему. Он размышлял о Второй мировой войне, а главным героем ему виделась женщина.
Либреттист Кристоф Гристи произнес имя – Ахматова. В ее имени сошлось все: война, душевная и социальная драма, взаимоотношения матери и сына. Мантовани тут же вспомнил, что на оперной сцене проблематика отцов-детей ограничивалась чаще отцами, а о непростых отношениях матери и сына давно забыли.
Чтобы сделать центральным персонажем русскую поэтессу, которую во Франции знают лишь в узких литературных кругах, нужно было внять чьему-то голосу. Национальный призыв во всем искать женщину оправдал себя даже в таком серьезном жанре. Либретто посвящено Елизавете Лионской, пианистке, благодаря которой имя Ахматовой появилось на оперной сцене.
Четыре года подхода к теме, изучение материалов эпохи, работа над партитурой и репетиции. Ставил спектакль сам Николя Жоэль.
И вот Она на сцене. Седая полная дама. В коммунальной квартире вместе с сыном Львом Гумилевым, бывшим мужем Николаем Пуниным и его новой женой Ольгой.
Сцена из спектакля ©Elisa Haberer
Тягостный быт и высокая поэзия. Творец и власть. Ее упрекает Лев (тенор Атилла Кисс) за отсутствие материнских чувств, Ольга ставит на вид неспособность зарабатывать на хлеб насущный. Она все приемлет и никому не перечит. Ахматова будто бы на сцене, и ее нет среди них. Анна Андреевна на три ступени выше — в своих стихах, в своих мученьях.
На главных героях костюмы мышиного цвета, в них же одета и массовка; лишь однажды молоденькая Фаина Раневская, как неведомо откуда залетевшая райская птичка, появляется в алом пеньюаре. В сером, такое уж время, и Лидия Чуковская, единственная верная спутница, та, что понимает, как трудно быть поэтом. Ахматова в одном-единственном платье и длинной вязаной кофте величественна, как греческая жрица, и в довоенном Ленинграде, и в эвакуации, и в полуразрушенной квартире, куда она возвращается после войны.
Декорации Вольфганга Гусмана выполнены в стиле элегантного минимализма. Она сидит спиной к зрителю в белом кресле и смотрит на большой белый холст, на котором выступают мягкие линии силуэта и черное пятно пучка волос. Портрет множится на других таких же холстах, они заполняют всю сцену.
Этот портрет висит сейчас по всему Парижу. Ахматова и Модильяни, страница одной истории. Или из истории двух стран. Совпадение ли, но это было ровно сто лет назад в Париже. В углу дата — 1911 год.
Черные передвигающиеся по сцене панели — это и смена картин, и стена непонимания, и поезд, увозящий сотни эвакуированных в Ташкент, и железный занавес.
На сцене арестовывают сына, со слезами уничтожаются стихи, устраиваются очные встречи с зарубежными гостями, вымарываются из сборников неугодные строки, ибо в могучей стране должна звучать лишь лучезарная поэзия. Анна Андреевна, великолепное меццо-сопрано Янина Бешле, невыносимо страдает, но царственную поступь и гордый поворот головы отнять у нее не может никто. Янина Бешле много моложе своего персонажа, но перевоплощение произошло, и немецкая певица почти рыдала в финале. Она не могла прийти в себя и позже, когда вышла в фойе зала, где без грима ее вряд ли признала публика.
Музыка западного композитора сложна, но удивительно точно передает реалии советского времени. И звуки трагичны, как сама жизнь поэтессы.
Мрачные бас-кларнеты, резкие рожки, беспощадные тромбоны мощно рисуют страшные тридцатые, военные сороковые, опасные пятидесятые.
Аккордеон, специально введенный в оркестр, напоминает о России.
Оркестр держит публику в постоянном напряжении и в последней встрече с сыном, когда Лев клянет Анну Андреевну за то, что та своровала его жизнь, и в кульминации, когда, взяв долгую музыкальную паузу, Ахматова, безмолвная, остается на сцене одна.
Что войны, что чума? — конец им виден скорый,
Им приговор почти произнесен.
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречен?
Брюно Мантовани мечтал об оперной партии великой женщины. Он ее сочинил.
Наверх