Новый роман Виктора Глушкова «Переворот»
в книге «Спящий агент»
Станислав Буркин
КТО РАСКУСИТ «СПЯЩЕГО АГЕНТА»,
или «ПЕРЕВОРОТЪ» ГЛУШКОВА В РУССКОЙ ПРОЗЕ
Читатели повести франко-российского писателя Виктора Глушкова «Спящий агент», вероятно, не ожидали этой новой книги, застенчиво скрывающей под всё тем же названием «Спящий агент», совершенно не похожие друг на друга произведения. На этот раз под заглавной повестью «Спящей агент» издание прячет по-настоящему крупную вещь талантливого автора-интеллектуала под собственным заглавием «Переворот», предлагающую нам углубиться к самым истокам революционного движения в Европе и задуматься о причинах российской революционной смуты ХХ века. Как указывает в своём размещенном на обложке книги рекомендательном отзыве академик Академии российской словесности Георгий Пряхин: «Виктор Глушков не боится самых острых тем, тяготеет к дискуссионности, к столкновению различных точек зрения в поисках истины, которая, как правило, лежит не то чтобы посередине, а глубже заявленных, порой лапидарных позиций».
Роман «Переворотъ», затрагивающий сокровенные вопросы человеческого существования – тайны жизни и смерти, вопросы истории, христианства и еврейства, будучи прочитанным однажды вдумчивым читателем, заставит его возвращаться к этой книге каждый раз, когда будут подниматься извечные для нашего народа вопросы о причинах чуждой русской цивилизации революции 1917 года и победы большевиков в Гражданской войне. Под незатейливой формой романа, состоящего практически полностью из диалогов, скрывается ряд подробно проанализированных автором концепций, лежавших в основе понимания революции ее современниками и, прежде всего, той их духовно зрелой части, которая отказалась признать власть Советов.
«Господи, как страшно! Почему, Господи? Зачем, за что?» – почти рыдая, произносит в романе подпоручик Сидоров, прототип исторического ветерана Гражданской войны поручика Д. А. Сидорова, в штабе командира французской военной миссии полковника Ричмана. Именно эти вопросы задавала в недоумении вся мыслящая Россия того времени и именно эти вопросы задают и сегодня наши соотечественники, когда речь заходит о причинах победы большевиков в Гражданской войне.
| – А ведь бандитский переворот Ульянова, господа, – продолжал Сидоров, – в октябре 1917 года не имел поддержки у народа. В феврале того же года вообще всего четыре-пять процентов населения России слышали, кто такие большевики! А когда он, господа, провёл выборы в Учредительное собрание в середине ноября этого же года, вы помните? – спросил всех сидящих подпоручик. – Он получил всего лишь двадцать шесть процентов голосов! Двадцать шесть процентов! – повторил он. – А мы, эссеры, целых сорок шесть процентов, господа! Неплохо, а?! Но ведь какой хитрый негодяй оказался этот Ульянов… |
Как некогда говорил историк Бочаров: «Чтобы понять Тёмные века, недостаточно разобраться в социально-экономической подоплеке эпохи, прежде нужно научиться смотреть на эту эпоху глазами ее современников, хотя бы на время поверить в драконов и ведьм; и только тогда мы сможем понять, какое влияние могли оказывать на ход всеобщей истории самые нелепые человеческие предрассудки».
Именно к такому безоговорочному и безоглядному, – словно по Умберто Эко, – погружению в самые мрачные недра конспирологических страхов той чрезвычайно важной для России эпохи роман Глушкова «Переворотъ» приглашает нас будто по щиколотки войти в кровь сатанинских жертвоприношений тайных обществ, куда и погружает нас первая страшная глава романа. И, как сам автор, ярый противник антисемитизма, указывает уже в послесловии к своей книге, роман призван погрузить современного читателя в ту гнетущую атмосферу ксенофобии и расизма, царившую в самых интеллектуальных умах растерянного русского общества во дни революционного лихолетья.
Истинная цель автора вовсе не убедить в чем-то читателя и, упаси Бог, не принять за истинную точку зрения сторонников теории масонского заговора, а, напротив, заставить даже самого уравновешенного и цивилизованного по своим взглядам читателя хотя бы на мгновение совершить в своей голове тот чудовищный «переворот», окунуться с головой и поверить в охватившее русскую интеллигенцию наваждение, как жестокое безумие материнского горя, как решительное перечеркивание всех достижений общества и науки за то, что они позволили отнять у русского человека самое дорогое, что у него есть – его веру, его царя и его отечество.
Не зря профессор Марков, читающий на протяжении значительной части романа свою изобилующую экскурсами в мировую историю лекцию о темный силах уничтоживших Россию, с горечью признает: «Господа, в глазах иностранцев мы психически ненормальная нация». «Мне больно это слышать. Но англичане, со своей точки зрения, наверное, правы, ведь мы же сами докатились до такого позорного состояния, что своим поведением дали повод им так думать. Русское общество начала двадцатого века в лице большинства передовых людей считалось обществом глубоко ненормальным, ибо чуть не поголовно страдало отсутствием жизненного чувства национального самосохранения». «Русское общество поколениями воспитывалось Маратом, Дантоном, Робеспьером и прочими гигантами-революционерами «великой эпопеи»… поразившей человечество колоссальным множеством злодеяний», – говорит в романе профессор, описанный автором как «добрый сказочник», как этакий добрый волшебник, оправдывающий все самые мрачные подозрения главных героев романа.
«В правление самодержавного царя вырастали поколения «общественников» и чиновников, на казённый счет воспринявшие идеалы низвержения тронов и алтарей и цареубийства», – констатирует профессор Марков в своей разоблачительной лекции, в общем антураже напоминающей сеанс черной магии профессора Воланда, правда, сеанс сильно затянутый и лишь изредка подкрашенный нежной и уютной сибирской лирикой, столь искренней и удачной у парижского автора, происходящего из сибирской глубинки.
| Сумерки опускались на Омск, и снежные хлопья, медленно падая, застилали проезжие дороги, улицы, дома и богатые особняки. Они неспешно превращали в белое покрывало целый город. Каждая легкая, нежная и хрупкая снежинка постепенно, одна за одной, соединяясь, медленно и коварно превращалась в огромные неподъёмные сугробы, погребавшие под собой жилье людей и тлеющую в них теплоту. |
В буфете во время перерыва толпа слушателей дебатирует и все более и более склоняется на сторону профессора, разоблачителя идеи еврейского заговора. Но вот:
| Вдруг поднялся один досточтимый человек и громко сказал: «Господа, мне стыдно! Своим поведением вы позорите себя и всех нас! Вы валите все на евреев, и у вас не хватает совести и сил признать правду, что они, евреи, тоже русские, они, как и мы, родились в России! И не важно, какой их процент принял участие в этой революции, в перевороте Ульянова. Все мы выросли и были воспитаны здесь, а не в Африке! А значит, это мы, русские, гробили нашу родину вместе с нашим самодержавно-архаичным правительством, правительством не сумевшим на протяжении веков решить еврейский вопрос, – говорил он. – Оно не осознавало и не понимало не только его важности, как и вы, господа, но и то, что евреи, живущие столько лет в России, давно уже обрусели и стали русскими, вместе с другими иноверцами! И мало того, это правительство еще и опозорилось перед всем миром, показав себя неспособным предотвратить погромы и даже не настаивать на том, что оно никогда их не организовывало. Вспомните Кишинёвский погром 1903 года, он уже тогда прогремел как вызов еврейскому народу: «Либо жить и спасти себя самим, либо умереть!» И не надо на меня так смотреть!.. – сказал он, обводя всех возмущенным взглядом. – А лучше вникните в слова епископа Антония, предупреждавшего всю Россию после кишинёвской трагедии: «Страшная казнь Божья постигнет тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, Его Пречистой Матери, апостолам и пророкам. Чтобы вы знали, как и поныне, отвергнутое племя еврейское дорого Духу Божьему, и прогневляет Господа всякий, кто пожелал бы обижать его!»… |
«Это русский народ, весь без исключения, виноват в несчастьях России», – продолжает в сердцах этот безымянный герой романа, – «он сам перевернул ее вверх ногами, забыл Бога, погряз в грехе, богохульстве, разврате, пьянстве и дошел до скотского состояния!» «…Ваш параноидальный антисемитизм, слепое и тупое упрямство не только не спасут положения, но еще больше усугубят его и более опозорят вас перед всем цивилизованным миром!»
Но кончается перерыв и профессор вновь час за часом с бесконечными фактами, свидетельствами и газетными вырезками продолжает разоблачать виновное во всем еврейство. Но вот «добрый сказочник» профессор заканчивает свою разоблачительную лекцию и, наконец: «Метель кончилась. Необъятное черно-синее небо было усеяно лучистыми звёздами, сверкающими как алмазы. Яркая луна медленно плыла по небосводу и освещала широкий проспект, ведущий к мосту через реку Омь. Где-то вдалеке смутно мерцали огоньки, они то потухали, то зажигались, менялись местами как будто играли в перегонки».
«Там Верховный, там я все и расскажу, я сейчас!» – Спешит прямо с лекции главный герой книги Сергей Андреевич в штаб Колчака, чтобы рассказать о раскрывшемся ему предателе и масоне Ричмоне, подполковнике французской военной миссии в Омске. Но вдруг раздаются два выстрела и: «Чей-то темный силуэт, скрипя по снегу, быстро уходил от него, волоча за собой прилипшую сатанинскую тень», а над трупом героя, пытавшегося спасти адмирала Колчака от предательства, собирается толпа слушателей разоблачительной лекции, и таинственно раздаётся над заснеженным Омском жалобное пение прощальной молитвы «Кадиш и Шма Израэль…»
| СПРАВКА: Глушков Виктор Владимирович родился в городе Калачинске Омской области в декабре 1960 года. В 1988 году закончил Омский государственный медицинский институт по специальности «Санитария, гигиена и эпидемиология». В СССР работал главным врачом областного штаба ВЛКСМ. В феврале 1990 года эмигрировал в Париж, где окончил факультет «Общество и культура в СНГ и странах Восточной Европы» и получил французский государственный диплом. В Европе известен как коллекционер и знаток современной живописи. Повесть «Спящий агент» была впервые опубликована в московском издательстве «Воскресенье» в 2005 году. Роман «Переворотъ» выходил в Омске в 2004 году. В 2011 году в старейшем московском издательстве «Художественная литература» (основано в 1930 году) дополненная повесть «Спящий агент» и переработанный и несколько сокращенный роман «Переворотъ» вышли в одном издании. |
«Переворотъ» заставляет задуматься. Впрочем, как и любое требующее по настоящему вдумчивого читателя произведение, роман этот едва ли может рассчитывать на массового читателя равно как и на быстрый и, как это говорится в молитвословиях, «скоромимоходящий» успех, но, в то же время, как и любая по-настоящему значимая книга о вопросах, вечно сохраняющих свою остроту, этот роман обречен навсегда занять своё место в ряде самых долгоживущих книг, собственно, и составляющих нашу классику, как бы громко это не звучало.
Есть книги, которые в силу одной своей тяжеловесности и комплекса затрагиваемых в них проблем не могут быть заключены в легкую форму. Так было с «Мелким бесом» Сологуба, так было с «Воскресеньем» Толстого. Сама атмосфера горечи и неуютности в таких произведениях сделала бы беллетристическую легкость повествования фальшью. Может быть, именно поэтому книга содержит повесть-спутник «Спящий агент», написанную в более легкой и не требовательной к читателю форме.
Только вот удивляет, почему автор (или литературный редактор) разместил столь крупный роман не как заглавное произведение издания, но лишь после легкой повести, которая на фоне романа выглядит скорее творческим отдыхом писателя после тяжеловесного «Переворота», отдыхом, каким для Ромена Роллана послужил в своё время «Кола Брюньон» после десятилетнего заточения в броне мрачной эпопеи «Жана-Кристофа».
Как бы исправляя это досадное решение, скажем о заглавном «Спящем агенте» только теперь как о повести, которую хочешь того или не хочешь, принимаешь как есть, потому что в ней отражена судьба целого поколения, судьба последней волны русской эмиграции. В этой повести есть житейская прямота и есть в ней, в общем-то, незатейливый юмор и своеобразная чисто эмигрантская мораль, мораль людей, через всё существо которых пролегла как Берлинская стена, как государственная граница, трещина, которую уже не склеить и над которой теперь можно только плакать и смеяться.
Всю первую часть «Спящего агента» главного героя по имени Максим допрашивают французские спецслужбы и заставляют подробно рассказывать свою жизнь, в которой Максим живописует им советскую действительность времен застоя и самую мрачную часть своего рассказа посвящает службе в советской армии, где ему, как и большинству, пришлось хлебнуть горя и где он, наконец, один на один и столкнулся с нечеловеческим рылом системы.
Но работников французской внутренней разведки его рассказ не трогает, а, скорее, раздражает. «Ну, ладно, ладно, – прервал Максима офицер, – всё это нам не надо. Как жилось людям в Стране Советов, мы знаем, к тому же Вы преувеличиваете». Их тон – вызывающий и надменный, они ехидничают и провоцируют главного героя повести. «Вы гомосексуалист?» – спрашивают они его. «Нет», – смущенно отвечает Максим. «А почему?» – задают ему вопрос утомленные своей работой весельчаки из министерства внутренних дел – мужчина и женщина, явно играющие в «доброго и плохого полицейского». Что остаётся Максиму, если впереди ещё бесконечное число бессмысленных, а порою и жестоких вопросов? Только закусить губу, ибо доказывать правдивость сказанного бесполезно, система и здесь остается системой: «Он прожил во Франции уже более десяти лет, но, казалось, несмотря на это, ему не доверяли». Даже на перерыве в допросе за мирно дремлющим на лавночке у берегов Сены героем продолжается слежка.
| – Объект находится возле министерства, сидит на скамейке, на набережной, и спит. – Что?.. Спит? – переспросил офицер. – Так точно, шеф, спит, – подтвердил раздающийся из телефона голос. – Гм… спит так спит… Ну ладно, не потеряйте его из виду… Докладывайте мне через каждые пятнадцать минут. – Слушаюсь, шеф! -Да, чуть не забыл, – продолжал офецер, – если он пойдёт обедать в брассёри, «Кафе-Эффель», сообщи мне. Оно ближе всех от министерства, напротив станции метро «Биракейм». |
И Максим, действительно, идёт на обед в это кафе, где не просто проводит время в ожидании своего заказа, но внимательно и четко фиксирует этот клочёк парижской жизни, как бы сканирует его, и мы видим предельно четкое изображение характера французов и парижан, как они есть. «После отправления надобностей в туалете», – подмечает между прочим герой, – «французы, не считая необходимым вымыть руки, возвращались к столикам и этими самыми руками ласкали своих партнёрш и подставляли им ладони для поцелуев».
Пока Максим обедает, автор, словно всевидяшее око, проникая сквозь бетонные стены министерства заглядывает и в самую душу работников, допрашивавших Максима:
| «Как мне это всё надоело! Ведь ясно, с кем мы имеем дело … – грустно размышлял офицер. – Боже мой, как я устал от этой работы! Пятнадцать лет здесь трублю, наверное, уже параноиком стал, не хватает ещё подозревать свою жену, детей, соседей, и тогда дорога в сумасшедший дом открыта». Он окончательно расстроился и посмотрел на фотографию, стоящую на полочке, на которой молодые и возбужденные люди радовалисьсвоему зачислению в ДТС после экзаменов. … «… А если он «спящий агент» и его контакты активизируются через десять лет?» |
Итак, французские службы следят за героем, герой внимательно следит за французами. Ибо эмигрант, как и писатель, всегда агент в этом мире, который жив, здоров и сыт только до тех пор, пока природная чуткость не изменит ему и он не попадется в ловушку. В этом смысле «Спящий агент» перекликается, пожалуй, с лучшей вещью Ремарка «Ночь в Лиссабоне». И там, и там одинаковый накал страстей, недоверие к чужаку и, наооборот – недоверие чужака, страшное гнетущее прошлое и всегда что-то беспредельно доброе рядом. У Глушкова это Бог. И поэтому повесть, хоть и захлопывается словно крышкой гроба, над главным героем, все-таки кончается светло и радостно, у Ремарка это не Бог, а любимая женщина, и поэтому, хоть и есть любовь в сердце, в мире царствует фатум – судьба и смертоносный рок, и книга Ремарка заканчивается пустотою и жгучей ненавистью в душе главного героя после смерти его возлюбленной.
Но кончается обеденный перерыв и поспавшему полчасика и подкрепившемуся «агенту» приходится вернуться на допрос в Управление территориальной безопасности Франции – ДТС, где Максим продолжает отвечать на вопросы и рассказывать, как спустя годы, уже после армии, ему удалось выучиться и стать врачом и обыкновенным молодым человеком времен горбачевской перестройки, как вдруг во время туристической поездки во Франции герой влюбляется во француженку и, через некоторое время, после разлуки и переписки, ему удается вернуться к возлюбленной во Францию. Здесь-то и начинается все самое весёлое.
|
Максим приехал в Париж со счастливой миной, имея в кармане двести франков, и его поселили у бабушки будущей жены. У Шарлот, ставшей впоследствии супругой Максима, была маленькая комната, и она решила, что так будет лучше, лучше для неё! … Милая худенькая старушка проживала в квартале Марэ, в четвертом районе Парижа, в небольшой квартирке, состоящей из двух комнат, с туалетом на лестничной площадке пятого этажа. Максиму она выделила маленький потёртый кожаный диванчик кофейного цвета, под которым уместился его порванный чемодан, где в полусогнутом состоянии он проводил бессонные ночи. В юности Шарлот была изнасилована приятелем в собственной комнате, и этот негодяй издевался над ней: вливал ей в горло виски и гасил окурки на её нежном теле. Спасалась она от него, выбежав голой на улицу, и в таком виде примчалась в полицию, где её успокоили, напоили горячим чаем и дали одеяло согреться. В нём она и вернулась домой. Шарлот до сих пор укрывается им. |
Завершает это поистине многостраничное издание притча «Охотник» – небольшой поучительный рассказ о человеческой совести и прожитых зря годах. Каждая притча призвана сделать осязаемыми какие-либо истины недоступные чувственному человеческому восприятию, ведь и совесть, и жизнь, и веру нельзя ни увидеть, ни объять разумом, а притча делает эти идеи, принципиально лишенные зрительного и осязательного образа, видимыми и ощутимыми.
| Жил-был один охотник. Не сказать, что очень хороший, но и плохим не назовешь. Не многим отличался от других, может быть, лишь тем, что имел более красивый рубленный дом, крепкое хозяйство, отменное здоровье. Как и у всех, у него была жена и дети. И фортуна иногда улыбалась ему. Всю жизнь он мечтал не промахнуться. – Когда я увижу что-то такое, от чего дух захватывает, я уж не промахнусь, – говорит охотник. |
Но охотник в притче Глушкова охотится «вовсе не за дичью или зверем, а за тем, кто сидел в нём, за вторым «Я», голос которого шёл изнутри». И этот голос был голосом совести, которую охотник пытался в себе задавить и лишь однажды всего слово сказал он в её поддержку в «кухонном споре» со своим соседом: «Скажи мне, Овсей, а если бы свобода существовала… на вере в Бога? Ведь при такой ситуации народ бы шёл… не вслепую, а осознанно». И тогда «он словно озарился светом и осветил всё вокруг», но тут же потух и «проходили годы, вырастали дети, выплачивались долги», «одновременно исчезали молодость, здоровье, друзья, любовь. Терялись честь и совесть – как раз то, что нельзя взять в руки, схватить, удержать, то, что надо беречь и обхаживать непрестанно». «Так и ушёл охотник из жизни ни с чем, не воплотив свою мечту в жизнь и не успев вовремя разобраться, зачем он родился и жил».
Эта притча, закрывающая собой как некий ларец с самоцветами эту удивительную книгу, заставляют нас, читателей, задуматься не только и не столько о русских эмигрантах или русских евреях, сколько о самых сокровенных вопросах человеческого существования и российского народа: Почему мы – русские православные люди, добрые и не глупые, народ «не сказать, что очень хороший, но и плохим не назовешь», почему мы ничего не сделали, чтобы исполнить волю Божью о нас? Почему мы закопали свой динарий? Почему мы позволили решать нашу судьбу за нас тем, кто не любил и не любит нашего отечества?
И как же оказалась актуальна книга Виктора Глушкова сегодня в преддверии очередного всенародного представления с очередными выборами в России. Не задаёт ли нам именно эта книга такие вопросы, как: а почему выборы должны быть очередными? Почему мы не можем взять и изменить ситуацию в соответствии с нашей совестью, а не оставлять ее решать тем, кто считает, что переворот 1917 года и его главное достижение – свержение государя и развал государственного устройства – были не так уж и плохи, и в общем-то даже выгодны.
И вот почему книга Виктора Глушкова о вопросах далекого прошлого вдруг становится для нас книгой о насущных проблемах сегодняшнего дня. Она как бы предлагает вдруг остановиться, оглянуться на то, что у нас было, и что мы по своей воле и только по своей воле, пускай даже и под натиском самых что ни на есть тёмных сил, но оставили навсегда, так, как будто нет с нами Того, Кто сказал Петру, бегущему из Рима от своего стада и своего креста: «Камо грядеши?»
e-mail: glviktor@hotmail.com
Наверх