Православный священник, помогающий в реанимации парижского госпиталя: Людей с коронавирусом не лечат, им просто помогают дышать

Статья перепечатана из Комсомольской правды. Оригинальный источник: https://www.kp.ru/daily/27113/4191691/

Фотографии: иерей Николай Тихончук

Живущая во Франции публицист и главный редактор литературного альманаха “Глаголъ” Елена Кондратьева-Сальгеро специально для «Комсомолки» поговорила с клириком, который работает медбратом в самом очаге пандемии.

– Это очень умный вирус. Хитрый. Многоходовый. Он так легко и стремительно вживается в человека, потому что похож на сетевой разветвитель. Знаете, тот, что позволяет подключение к розетке сразу множества разных аппаратов. Он действует точно так же: у него сразу несколько вариантов внедрения, что позволяет ему найти свой подход к каждому организму… Именно поэтому люди одного и того же возраста, но c разными «слабостями» реагируют по-разному. Кто-то схватит и не заметит. Кто-то помучается и выстоит. Кто-то уйдёт…

Нам пока ещё нечем его лечить: вакцина не найдена, a все известные методы он по-королевски игнорирует. Поэтому, мы ведь сейчас фактически не лечим: мы просто помогаем дышать…, – мне это рассказывает человек, работающий в реанимации одного из старейших и крупнейших госпиталей Парижа, Hopital Cochin (Больничный Центр Кошен). Там всё реанимационное отделение уже более трёх недель заточено на приём пациентов, оказавшихся в критическом состоянии из-за коронавируса Covid-19.

СКАЛЬПЕЛЬ ИЛИ КРЕСТ?

Иерей Николай Тихончук – русский, у него одно призвание и две настоящие, очень серьёзные и очень близкие по сути профессии: он медбрат и священник.

Чисто хронологически, он сначала священник, а потом медбрат. Хоть, и в этой части его биографии наблюдается такое плотное смешение смыслов и обстоятельств, что трудно сказать, что было в начале – скальпель или крест.

Родился он в Омской области и обучался в Омской духовной семинарии, а во Францию переехал в 2005 году, в 28 лет, для учёбы в Католическом институте и на историческом факультете одного из парижских университетов.

В 34 года поступил в школу подготовки медработников.

– Дальше – три года интенсивного обучения. И практика. Сначала – в домах престарелых. Потом – санитарная помощь на дому. Затем – в психиатрии. Но меня изначально всегда тянуло в отделения скорой помощи и в реанимацию.

Поэтому, когда случилось окончательно выбирать, ни секунды не сомневался. Вот так и вышло, что кроме того, что я клирик православного храма в Париже в честь иконы Божией Матери “Всех скорбящих радосте” и преподобной Женевьевы Парижской, еще я работаю в отделении скорой помощи и реанимации госпиталя.

БОЛЕЗНЬ РАЗВИВАЕТСЯ НЕОЖИДАННО И СТРЕМИТЕЛЬНО

– А пациенты ваши знают, что вы священник?
– Нет, конечно. В госпитале ведь все работают совсем в другом облачении. Хотя, иногда, не в операционных, а в других помещениях, куда доводится заходить не в костюме космонавта, из под обычного халата, когда я наклоняюсь, мне на грудь выпадает мой крест. Я никогда его не снимаю. Он у меня не на цепи даже, а на верёвочке. На такой тонкой, кожаной нити. Некоторые замечают, смотрят с интересом. Но вопросов не задают.

Французы народ любопытный, но деликатный. Я очень люблю эту их черту, особенно необходимую для медперсонала, в таких тяжёлых местах, как, например, реанимация. Очень важно, когда пациентов, и особенно тяжёлых, встречают вот такой незыблемой французской куртуазностью, которая мгновенно тушит любую панику и вливает человеку уверенность в своих силах.
– Люди приезжают испуганными?
– Большей частью да, очень напуганными. Их ведь привозят уже в определённо тяжёлом состоянии, когда у многих катастрофически убывает способность самостоятельно дышать. Здесь всё дело в том, что симптомы, которых изначально может быть совсем немного, или совсем не быть, в какой-то момент начинают развиваться так стремительно, что человек просто не успевает адаптироваться, не знает, как реагировать, a потому пугается сильно и внезапно.

Всё может происходить совершенно безболезненно, а потом вдруг грянуть и в считанные часы разразиться буквальным поражением дыхательных путей. А информационный фон постоянной паники, который сейчас нагнетается бесперебойно и круглосуточно, с обильными добавками разного рода слухов и страшилок весьма ощутимо влияет на самовнушение. И многие – совсем не тяжёлые пациенты – начинают реально чувствовать описываемые симптомы. И поскольку кашель далеко не всегда сопутствует этой болезни, а разные тесты не всегда дают одинаково верные результаты, то последней инстанцией является рентген: поражённые коронавирусом лёгкие ни с какой другой инфекцией спутать невозможно.

– Нет ли у вас ощущения, что все происходящее – это тот случай, которому более прочих соответствует пословица: на Бога надейся, но сам не плошай?
– На Бога и на иммунитет, да. Организм борется сам. Мы только помогаем ему дышать, чтобы выстоять.

БОЯТСЯ ЛИ ВРАЧИ И СВЯЩЕННИКИ ?

– Рассказывают, что медперсонал во Франции сегодня тестируют на вирус чуть ли не каждые 20 минут.
– Нас тестируют только, если есть подозрительные симптомы, или если сам медработник чувствует недомогание, со всеми тревожными признаками.
– Как сами медики относятся к происходящему?
– Медикам и священникам бояться нельзя совсем. Но положа руку на сердце, я бы сказал так: да, я спокойно и сдержанно боюсь. Прежде всего, заразиться сам и заразить других. Это держит в постоянной боевой готовности и не позволяет расслабляться. Я не боюсь в паническом смысле этого слова. Я в принципе ощущаю свою работу в реанимации, как служение. Точно такое же служение, как в моём парижском храме.
– Получается, у вас разница – в облачении, a сходство – в облегчении, которое вы имеете возможность приносить и там, и там. Между храмом и реанимацией – крест на верёвочке…

Иерей Николай Тихончук смеётся в ответ и соглашается прислать фотографию того самого крестика на верёвочке.

 

Наверх